Игра 20-1: Инцидент в Антарктиде

15 января 1982г.

Двигатели самолета, с трудом приземлившегося на небольшой, расчищенный от рыхлого намета пятачок импровизированной взлетной полосы, устало чихал и кашлял, лениво раскручивая лопасти винтов. Даже те двадцать минут, которые участники предыдущей – третьей по счету – полярной экспедиции, торопливо разгружали транспортник, а новоприбывшие медленно и тяжело ковыляли к жилым домикам станции, были для него мучительным ожиданием на вершине этого «ледяного Эвереста» – исполинского ледяного купола, возвышавшегося над поверхностью моря у берегов самого дикого, самого недружелюбного к человеку и самого загадочного континента на Земле.

На все про все только двадцать минут. Приветствия и хлеб-соль будут позже – четкие инструкции командира «Востока»: «Полюс Холода, ребята, это вам не Гагры и не Ялта. Нельзя с ним шутки шутить...»

Сейчас конец лета и температура воздуха на вершине купола «всего» –40°С. Если замешкаться, то потом либо моторы заглохнут, захлебнувшись от ледяного воздуха и недостатка кислорода, либо посадочные лыжи примерзнут, и придется их кувалдами отбивать и стаскивать самолет с места тягачами. К самолёту подогнали мощный гусеничный артиллерийский тягач АТТ, в кузов которого и выгрузили всё, что привезли из «Мирного». Никто из новичков участия в разгрузке не принимал, потому что физическое напряжение без предварительной, хотя бы кратковременной, акклиматизации вызывает сильнейшую одышку и головные боли. Каверин уже скрежетал зубами от мигрени, которая электрическими разрядами бьет где-то над лобными долями.

«Восток-1» находится на вершине ледяного купола высотой около 3500м над уровнем моря, содержание кислорода в воздухе здесь ниже, чем на такой же высоте в горах на материке минимум на 40 процентов...», – он перебирал в уме всю ту информацию, которой их подробно снабдили «антарктические ветераны» с «Мирного», с трудом сдерживаясь от ругани. Всего на 40? Да ведь тут просто дышать невозможно!

– Добро пожаловать на Купол, Вениамин Анатольевич! – хмуро пробурчал ему чуть ли не в самое ухо пожилой командир станции Юрий Михайлович Астахов – ветеран полярных экспедиций, один из тех, кто покорил Полюс Холода в середине 50-х.

Каверин кивнул. Отплевываясь от назойливо лезущих в рот шерстинок маски, нижняя часть которой защищает рот и нос, он спросил:

– Юрий Михайлович, мы уже можем считаться настоящими полярниками?

Старик Астахов, прозванный за огромный опыт, волевой характер и отеческое отношение к своей команде «батей», строго свел заиндевевшие брови и проговорил все тем же хриплым и хмурым голосом:

– Вот как новоселье справите и флаг поднимите, то да, пока что – нет.

Пустующий флагшток, укрепленный на стоящем между жилых помещений небольшом, обросшем льдом металлическом постаменте, насмешливо и прямо намекал Каверину на текущий статус 4-ой Полярной.

Ветра практически не было – закрепленный над неширокой башенкой радиовышки чулок ветроуказателя висел понуро, изредка раскачиваясь. Намет был еще не слишком высок и еще не достиг той стадии рыхлости, когда начинал предательские разваливаться под ногами. Сменщики не мешались под ногами у сменяемых, которые работали как заведенные, будучи закаленные суровой здешней жизнью, стремительно осуществляли погрузо-разгрузочные работы, не останавливаясь, весело перекидываясь друг с другом фразами, шутками, подколками в адрес «салаг», которых «батя шут знает зачем выписал с Большой Земли».

Когда самолет покинул станцию и скрылся за горизонтом, началась официальная часть приветствия, сопряженная с трогательной суматохой встречи. Зимовщики провели команду Каверина в жилые домики по утоптанным в снегу ходам сообщения. По-видимому, традиция приветствия сменщиков уже давно превратилась в торжественный ритуал веселого полярного застолья, потому что спустя несколько минут после прибытия, и новички и зимовщики уже дружно общались, сидя за широким, накрытым белой скатертью столом кают-компании, на котором стояло все, чем только может похвастать полярник. Щи, пирожки, гречневая каша с гуляшом и подливкой, малосольные огурчики, сооруженные наскоро из многочисленных консервов салатики и, конечно же, водочка, которую самолично разливал по стопкам, не жалея запасов и здоровья салаг, батя.

Спустя два часа для новичков организовали детальную и небезынтересную экскурсию по «Востоку». Связисты отправились в радиорубку ловить сигналы с «Мирного», механики, решили, видимо, продолжить банкет в теплом уютном салоне пассажирского тягача «Харьковчанка-2». Повара предпочли остаться на кухне, сразившись в искусстве приготовления особо сложных блюд из бывшего когда–то свежим картофеля – а теперь превратившегося в замороженные «бильярдные шары», масла и сайры. При температуре продуктов равной температуре воздуха «на улице» картошку приходится рубить топором на кусочки, а потом только складывать в кастрюлю с бульоном, который тут, в условиях пониженного давления, кипит при температуре всего лишь 83°С. В итоге кулинарное соревнование существенно затянулось.

Батя провел Каверина и остальных по лабораториям, гляциологической и медицинской (которую тут саркастически называли прозекторской), показал склад, на котором хранились уложенные на длинные массивные металлические полки, выбуренные из толщины ледового панциря длинные, круглые, мутного цвета керны с образцами микроорганизмов, вмороженных в крупнейшее подледное антарктическое озеро, на котором и располагалась станция. Последним этапом экскурсии было посещение дизельной, которую батя с придыханием назвал «материнским бьющимся сердцем» «Востока», в очередной раз строго повторив про тщательнейшее соблюдение всех мер осторожности и безопасной эксплуатации генераторов станции.

23 февраля 1982г.

В этот раз праздничную дату встречали на «Востоке» с утроенным ликованием. Для участников 4-ой полярной экспедиции, закинутых в эту ледяную пустыню по прихоти, не то рока, не то тщательно спланированной акции госбезопасности, 23 февраля было не только Днем Советской Армии – праздником, самим по себе важным и нужным, но и днем, когда они официально стали гордо именоваться полярниками. Теперь над помещениями станции гордо реял, пусть и обледенелый, но яркий и красный флаг, с неизменными серпом и молотом, и украшенный вышитой золотыми нитками римской цифрой «4».

Прошедшие двухнедельную антарктическую «шоковую терапию» акклиматизации, люди сейчас были полны оптимизма и чувствовали себя намного лучше, чем месяц назад, когда их самолет, преодолевая холод и все вздымающийся ввысь склон купола, наконец, сел на станции, и их экспедиция формально была открытой. Они привыкли к низкому полярному солнцу, к жиденькому воздуху и кислородному голоданию. Ветра, конечно, все еще страшно боялись, а о буре пока и думать даже не хотели, но в целом испытания «Востока» их теперь пугали уж не так сильно. Приступы одышки во сне, сопровождающие их кошмары, головные боли, ломота в суставах – все эти беды постепенно отступали от полярников группы Каверина. Женщины из группы даже со смехом отмечали положительное влияние кислородного голодания: килограммы веса-то уходили почти на глазах!

К бытовым неудобствам, конечно, оказалось привыкнуть проще. В конце концов, даже к полярной моде притерпелись: толстенные пуховики с утеплителями, шерстяные балаклавы, мохнатые шапку до самых бровей, капюшоны, плотные свитера, – ну трудно ли привыкнуть к такому настоящему русскому человеку? К холоду привыкаешь. Как сказал врач Володя Моисеенко, как и батя, оставшийся с четвертой полярной на «Востоке» до конца зимовки: «Вызванная охлаждением боль – это сигнал организму: принимай меры!» Постепенно сигналы эти стали слабее – организм перестроился, увеличилось количество эритроцитов в крови и их концентрация.

Накануне отправки самолетом в «Мирный» членов предыдущей экспедиции, метеоролог третьей экспедиции расхрабрился даже настолько, что, позабыв ненадолго о коварстве «Востока», влезал на сугробы, забирался с фотокамерой на тягач, дыша открытым ртом, без маски. Тут же заработал себе обморожение глотки и ожег легких, едва не перешедший в двустороннюю пневмонию. Только после крепкого чая и таблеток, несчастный сумел с трудом проговорить нечто вроде «Зато снимки о-го-го!»

«Восток – дело тонкое», - говорил киношный красноармеец Сухов, даже не понимая, насколько прав, впрочем, не представляя себе географически тот, другой «Восток» – холодный и суровый, не прощающий человеку ни единой ошибки.

В кают-компании играла музыка. Полярники что-то оживленно обсуждали, из соседней комнаты раздавался глухие перестуки бильярдных шаров. Каверин собрал всех незадолго до одиннадцати вечера, объявил о вступлении в действие 4ой полярной, сообщил о том, что все желающие сейчас могут пройти в радиорубку и передать последние в ближайшие три месяца сообщения на Большую Землю.

После того, как желающие гурьбой ломанулись в радиорубку, едва ли не локтями расталкивая друг друга и в течение часа по очереди передали послания своим близким и друзьям, коллегам и товарищам, Каверин и батя, вновь объявили, уже торжественно, что «суровым, но справедливым руководством станции, а также ЦК сугробов и льдов» официально объявлено этот вечер считать кануном Нового Года, со всеми вытекающими последствиями. Раздались крики ура, хлопнула бутылка шампанского, не весть как угодившая в трюм транспортного ИЛа, записанные на магнитную пленку, полились из катушечного магнитофона «Комета» звонкие раскаты Кремлевских курантов, а вслед за ними раздались такие знакомые и любимые звуки, от которых присутствующие в кают-компании люди, обменявшись теплыми и дружескими улыбками, поднялись из-за накрытого стола и тихонечко подняли наполненные заботливой батиной рукой стаканы.

Альфа (1-1+1=1) - инопланетный захватчик, принадлежащий к неизвестному науке виду, называемому людьми "Нечто". По прибытию экспедиции проник на станцию и уничтожил одного из полярников, приняв его облик. Способен ассимилировать других членов экспедиции каждые две ночи, таким образом, убивая жертву и создавая вместо нее Носителя, продолжающего вести себя так же, как вел себя погибший полярник.

Альфа не в состоянии провести ассимиляцию Интерферона, защищенного иммунитетом, однако он может пойти на физическое уничтожение своего главного врага, пожертвовав для этого одним из своих созданий - Носителей. В такой день ассимилировать он не будет.

Носитель (1+(1-1)-1=0) - порождение Альфы. Является "Нечто", который перенимает все характеристики жертвы и продолжает вести себя как обычный человек. Знает личность Альфы, но о других Носителях не подозревает. Способен подбрасывать ложные подсказки относительно принадлежности к Нечто на любого члена экспедиции. При гибели главного Нечто первый Носитель эволюционирует в Альфу.

Интерфероны (2) - ученые, волею судьбы имеющие иммунитет к заражению. Каждый ход они могут украдкой взять образец ДНК выбранного ими полярника и проверить его с помощью своих кустарных разработок на предмет причастности к Нечто, но не в состоянии определить Альфу из-за его улучшенных способностей к мимикрии. Друг друга Интерфероны не знают, и каждый ход действует только один из них (в первую ночь - первый, во вторую - второй, и так далее). Интерферон, проведший проверку, может создать подсказку, указывающую на личность Нечто.

Командир Станции (1) - лидер экспедиции, выбранный полярниками. Имеет 1.5 голоса на голосовании. Каждый третий день (3, 6, 9 и т.д.) может инициировать проверку крови, взяв образцы у троих подозреваемых (одного выбирают на голосовании, и еще двоих выдвигает сам Командир).

Участники Экспедиции (12-1-2=9) - обычные полярники, имеющие в своем арсенале здравый смысл и соображение, помогающее им найти инопланетных интервентов среди них.

В конце апреля полярники, наконец-то, получили первую радиограмму с Большой земли. Несколько отрывочных слов, пробившихся через плотный фоновый шум и бесконечные километры полярных снегов, привели дюжину выживших людей в восторг и радостное неистовство.

Ровно через полтора месяца после получения долгожданного сообщения, на «Восток» прибыл санно-гусеничный караван, который и доставил зимовавшую группу Косарева обратно на «Мирный». О жутком инциденте, произошедшем на станции, участники 4-ой полярной предпочли умолчать, и тому были веские причины. Во-первых, в их историю в принципе было практически невозможно поверить – такими дикими, чудовищно невообразимыми рисовались им сейчас, спустя несколько месяцев, события, разыгравшиеся в марте-апреле. Во-вторых, члены команды «Востока», опасались реакции людей на их рассказ, памятуя о способностях жуткой Твари к перевоплощению. Опасения их не были безосновательными. Как легко она натягивала человеческую личину и могла успешно выдавать себя за одного из них. «Человек ли я все-таки?», – этот вопрос по-прежнему беспокоил некоторых из них, и, хотя, все дальнейшие тесты, проведенные на станции, дали положительный ответ, подсознательно испытываемый страх долго не мог покинуть их мысли, сопровождал их в неспокойных снах, легким шелестом проносился мимо всякий раз, когда им приходилось работать на поверхности.

О причинах гибели остальных участников 4-ой полярной сделали выводы другие. Пожар, буря (как потом выяснилось, одна из сильнейших в двадцатом столетии), метель, – все эти события, невольными участниками которых стали «восточники», уничтожило большую часть следов, оставшихся после кровавого визита загадочного монстра. Людские потери списали на технологические катастрофы, повреждение системы жизнеобеспечения и техники – на сумасшедшие погодно-климатические условия.

Разумеется, это было лишь прикрытие, наспех выстроенное полярниками «Мирного». Так было легче, проще. Для жутких находок, прикрыть которые – при всей своей безумной силе – не смогла даже буря, нужно было какое-то простое объяснение. Пугала «мирновчан», и та мрачная молчаливость, которой изредка давали волю полярники Востока, полупогружаясь в собственные мысли, как бы отрешенно взирая на происходящее. Хуже было с Кавериным. Факт исчезновения видного деятеля госбезопасности не остался незамеченным. Шифрограммы, шедшие из Москвы, давали недвусмысленные намеки на то, что по возвращению на Большую землю, каждый член 4-ой полярной будет желанным гостем на Лубянке. Причем желание гостя, будет продиктовано не его личными побуждениями.

Ледокол «Иртыш» отходил от «Мирного» в конце июня, когда основные паковые льды уже сошли, и проходить морским каналом в Тихий океан стало не в пример проще. Команда Косарева находилась на борту судна и пребывала в превосходном расположении духа. Большая часть команды корабля, а вместе с ними и полярники «Востока», обедали за добротно накрытым столом, когда в кают-компанию, задыхаясь, влетел улыбающийся радист и выпалил:

– Товарищ капитан, Вас «Мирный» вызывает!

Капитан судна – немолодой, морщинистый и седовласый мужчина, чем-то напоминающий «батю», отложил в сторону столовые приборы и поглядел на радиста:

– Чего у них там, Петь?

– Да просят, как «восточников» до Кейптауна доставите, следующим заходом доставить кое-какие детали для вездеходов, еще несколько тонн горючки и еще что-то. Говорят, там что-то с норвежской базой случилось – экстренный вызов, «морзянкой» стучали, «Мирный» поход организует. Командир еще на связи...

Гримаса ужаса исказила лицо каждого из двенадцати выживших полярников. Уж они-то знали наверняка, что с норвежской базой приключилось не что-то, а вполне определенное и известное им Нечто...

1995 год

Однажды в Америке...

Последние дни апреля сопровождались неутихающими из-за дня в день ливнями и грозами. Улицы вечнозелёной террасы были практически затоплены. Большинство жителям, кто не мог позволить себе машину, приходилось надевать резиновые сапоги, чтобы добраться до города.

На улице Клинта к дому №13 подъехало такси, разбрызгивая перед собой тёмно-серую лужу. Из транспорта вышел пассажир - женщина с темными волосами. Она раскрыла клетчатый светло-зелёный зонтик, подошла к окну водителя, заплатила и вежливо поблагодарила. Затем она отошла на несколько шагов назад, чтобы серые капли не испортили туфли. Подняв голову, брюнетка повернулась и оценивающе посмотрела на дом

Она подошла к калитке открыла её и, ступая по мокрому тротуару, не отрывала глаз от крыльца, где в беседке кто-то сидел. Женщина поднялась по лестнице и сложила промокший зонтик. Мужчина, тот незнакомец, который сидел в беседке скрестил руки и вроде дремал или просто бесцельно смотрел вниз:

- Привет, - тепло поздоровалась женщина.

Он не спеша поднял взгляд на приветствующую его женщину и ответил той же улыбкой что и она:

- Не слишком поздно?

Женщина присела рядом с ним, едва касаясь его:

- К нам привели новенькую. Из России. Полнейшая дурочка если нежней сказать. Перепутала таблетки морфина с аспирином. Пациента пришлось откачивать от этой дряни, - она недовольно развела руками.

- Новенькая говоришь? – ехидно облизнулся мужчина.

- Эй? Размечтался кабель! – брюнетка легонько ткнула его локтём в бок.

- Тсс! Тихо женщина. Ты мне ещё ребёнка разбуди!

- Как она?

- Хорошо. Доктор предположил, что это передалось генетическим путём от деда или бабушки. Я думаю от деда. У него как раз левая сетчатка глаза синего цвета смешивалась с коричневой. Как говорила мне бабушка, - мужчина обнял женщину за плечо. – Ты не переживай. Много людей с этой… гетерохромией живёт. И серьёзных увечий для зрения пока ещё не было. А она у нас девочка сильная, - он поцеловал её в макушку. – Как и ты.

- Как знать, - скупо возразила брюнетка. – Я не очень хотела, чтобы она была похожа на меня.

- Почему?

- Просто, - она положила голову на его плечо, а мужчина, в свою очередь, обнял её ещё крепче. – Я очень плохой человек.

- Плохих людей нет. Как и хороших. А ты мне очень и очень даже нравишься. Я ещё не встречал таких, гм… настырных женщин!

- Между прочим, - женщина чопорно покосилась на него, - румынки все такие. Даже есть и погорячее.

- Знаешь, иногда мне кажется, что ты меня больше не любишь. А я ещё ведь молод, привлекателен для рыбок… вот что ты без меня будешь делать?

- Пф! Найду другого мужика. Чем я хуже?

- Вот как, - он натянул губы и уже хотел отвести от неё своё лицо.

Но она прикоснулась к его щеке и повернула к себе. Так чтобы видеть его карие глаза:

- Идиот. Я люблю тебя.

- Домино…

- Я знаю.

Оба отдались моменту, углубившись в нежном поцелуе. Он был таким же, как первый когда он пригласил Доминику к Багровому озеру близ бара «Пьяная Роза» и предложил стать больше чем просто друзьями. Но этот момент прервался, когда открылась входная дверь:

- Папа? Мамочка? Что вы делаете?

Взрослые в спешке отстранились друг от друга будто выпускники, которых только что за непристойным занятием застукал в раздевалке школьный учитель:

- Милая это…

- Мы играем! – опередил муж Домино.

Девочка изумлённо посмотрела на своих родителей пытаясь понять, что за игру такую они играют. Она широко улыбнулась, обнажив свои маленькие белые зубки:

- А можно мне с вами?

Взрослые недоумённо обменялись взглядами и синхронно сказали ребёнку «Нет». На то девочка скривила личико, что заставило мужчину улыбнутся, а женщину хихикнуть. Она подошла к дочке и вынула с кармана пальто

- Держи! За то, что смелая, - Домино щёлкнула девочку по носу. – И добрая.

- Уиии!

- Что надо сказать маме? – подал голос мужчина.

- Спасибо мамочка! – девочка поморщила лицо сильней прежнего, но поцеловала маму в щеку, а потом убежала назад в дом.

- Вот шустрая, - усмехнулась Доминика.

Прежде чем её обнял за талию муж:

- От неё пахнет… чесноком? – Домино подозрительно посмотрела на мужчину.

- Эээ… да! Мы играли в вампиров. Иии… перекусили чесноком.

- Мистер Бёркхард, вы ничего ночью не получите пока не приготовите своими копытцами горячий суп для ребёнка. И для уставшей жены.

- Сначала поцелуй.

- Неа.

- Как ты не понимаешь? Если мужчина не получает хотя бы одной ласки в день…

- Быстро!

- Ладно… но вечером я потребую импровизации, - мужчина хитро улыбнулся. – Медсестричка.

- Фу на тебя! – Домино звонко рассмеялась, толкнув мужа.

Оба зашли в дом и до самого вечера в помещение раздавался весёлый детский смех и жизнерадостные разговоры членов семьи.

Но… неужели кто-то подумал, что так будет всегда? Хо-хо… спасибо, рассмешили.

и всем тем, кому было не впадлу (да, Ли-тян)

  Показать контент

После инцидента на станции «Восток» Виельгорская вернулась в родной город Констанцу, где похоронила скончавшуюся мать. А через год отпраздновала свадьбу младшего брата уником: похороны, а потом свадьба

Увы, Виельгорской не разрешили преподавать в Бухарестском университете. Она собрала все свои денежные средства и уехала в Америку, не поставив в известность родню.

Там с большим трудом она устроилась на должность врача в местной поликлинике Манхэттена. И как изначально описывалось, она женилась и вскоре родила единственного ребёнка

BTW

  Показать контент

Поэтому до своих законных 50-и лет Доминика не дожила

Всё то, что касалось происшествий в Антарктиде, Виельгорская больше никогда не вспоминала.

зы Название улицы, озера и бара (и вообще их местонахождения, хоть его там не было, ну и ладно) являются выдуманными!

Спасибо за внимание. Всем приятного чаепития и лунного затмения!

Женя сразу разглядел своих в пестрой толпе встречающих. Высокий профессор спокойно и величаво возвышался среди взволнованных женщин - не дать не взять седой лев в окружении своего прайда. Встречать героических полярников явился весь клан Ледогоровых, даже Женина мама, как оказалось, лишь накануне возвратившаяся из очередной экспедиции и кошка Нюся, которую крепко держала на руках тетя Аделаида. Едва пройдя терминал, он сразу же очутился в объятиях родни; всем непременно хотелось обнять и расцеловать "героя".

- А похудел-то как! - сокрушалась бабушка Елизавета Андреевна.

- А бледненький какой... - вторила ей бабушка Антонина Андреевна.

Женя смущенно оглянулся на товарищей - но тем было не до него: радостный водоворот родственников, друзей, знакомых, а то и незнакомых людей быстро растащил всех в разные стороны.

- Да будет вам, дайте парню вздохнуть спокойно, не ровен час задушите, - посмеиваясь, урезонивал бабушек Викентий Арсентьевич. Отстранив женщин, он внимательно вгляделся в глаза Ледогорова-младшего, а потом крепко пожал ему руку. Это было неожиданно и очень приятно.

Потом Женю окружили многочисленные друзья и приятели, не поленившиеся приехать в аэропорт: школьные одноклассники, студенческие одногруппники, и даже несколько спортсменов-фехтовальщиков во главе с тренером Атяшевым Олегом Станиславовичем по прозвищу Атос. Все они смеялись, шутили, хлопали Женю по спине и плечам, задавали какие-то вопросы и тут же принимались что-то рассказывать, перебивая друг друга. В конце концов Елизавета Андреевна (с согласия Викентия Арсентьевича) пригласила всю эту ватагу на дачу к Ледогоровым, отмечать триумфальное Женечкино возвращение. Вереница такси и личных автомобилей, возглавляемая профессорской "Чайкой", в которой разместилось старшее поколение и сам Женя, потянулась в сторону Переделкино.

- Понравился тебе наш сюрприз? - неожиданно поинтересовалась бабушка Лиза когда машина выехала на Минское шоссе.

Женя едва не поперхнулся.

- Бабушка, как ты могла...

- Женечка, ты о чем? - удивилась бабушка.

- Ну как же, а моя шпага?..

Профессор смущенно кашлянул.

- Лизавета ни при чем, это моя работа...

- Деда? - такого Женя не ожидал. - Но почему? Зачем?..

- Видишь ли, тебе все равно не разрешили бы взять оружие, пусть даже спортивное. А ты же у нас парень настойчивый - ну и пока дров не наломал, мы с Михаилом Владимировичем обо всем договорились: он передал тебе "согласие руководства", а я заменил шпагу на гитару. Все равно там она не нужна.

"Эх, деда, знал бы ты как мне ее там не хватало", подумал Женя. - А гитара зачем?

- Чтобы ты не слишком расстраивался. Представляешь, если бы в контейнере было пусто? ты бы решил, что ее изъяли на таможне или украли, расстроился бы. А так ты точно знал, что никуда она не пропала. А гитара в любой экспедиции - первое дело, по себе знаю.

Женя хотел было возразить, что это не на дедушкиных ушах плясали медведи, но промолчал, чтоб ненароком того не обидеть.

- Да не переживай ты так, - усмехнулся профессор, заметив кислую Женечкину физиономию. - Цела твоя благоверная, дома дожидается.

Шумные посиделки продолжались долго. Женя выслушал кучу новостей - кто из приятелей женился или вот-вот собирается, кто в каких соревнованиях участвовал, да и просто обо всем, что происходило пока он прохлаждался на шестом континенте - сам рассказал несколько забавных случаев, произошедших с новоявленными полярниками в самом начале зимовки, пока те еще не обвыклись с шуточками Антарктиды.

Весь вечер бабушка не сводила с внука влюбленных глаз, то и дело подкладывая ему на тарелку лакомые кусочки. Ну а когда он, несколько фальшиво, но тем не менее весьма бодренько сыграл ей "Кузнечика" (на одной струне), восторги были такие, будто он как минимум исполнил «Перигольдино» Паганини.

Поздно ночью, когда все утихомирились - кто разъехался по домам, а кто мирно спал в большом гостеприимном доме Ледогоровых, дед и внук сидели в кабинете профессора. Викентий Арсентьевич достал бутылку "Наполеона" и вопросительно поднял бровь: - Будешь?

- Спасибо деда, но откажусь. Я ведь решил снова вернуться в спорт.

- Охломон ты, Женька. Все в мушкетеров не наигрался? Ну-ну.

- Да нет, не в этом дело. Не получился из меня мушкетер, деда.

- Что так? Расскажешь?

Женя отрицательно покачал головой.

- Нет. Скажу только, что из-за моей глупости погиб хороший человек. А я... А я в решающий момент смалодушничал, струсил, спрятался за другого. Мне до сих пор стыдно за этот мой поступок.

Ледогоров-старший молчал, давая внуку выговорится.

- Я уже все решил, и даже с Атосом успел переговорить - ему как раз нужен помощник тренера, а в свободное время буду тренироваться сам, пока форму не верну. Ну а там видно будет.

- А как же наука?

Женя немного помолчал. Ему ужасно не хотелось огорчать профессора, но...

- Понимаешь, деда, наука... ну не мое это. Я решил уйти из аспирантуры. Зачем зря занимать чужое место? Я только тебя не хотел огорчать, ты же всегда говорил, что с такой фамилией путь один - ледники изучать... - Он замолчал, изумленно увидев широкую и по-мальчишески озорную улыбку Викентия Арсентьевича. - Так ты не сердишься?

- Ох, Женька, Женька... Да на что же мне сердиться - что внук наконец-то вырос и стал мужчиной? Который сам, а не по чужой подсказке, принимает решения и строит свою жизнь? Да занимайся ты чем хочешь. Главное, человеком будь! Но ты, похоже, и сам уже все понял.

- Спасибо, деда! - Женя чувствовал себя так, словно та незримая гора, тяжесть которой он беспрестанно ощущал с момента гибели Зелински, постепенно трескается и осыпается с его плеч. - Я обязательно стану первым и попаду на олимпиаду. Обещаю!

два года спустя

Женя пока не смог выполнить свое обещание - Советский Союз бойкотировал олимпиаду в Лос-Анжелосе. Но зато он выиграл золото Европы и хотя на чемпионате мира поднялся всего лишь на третью ступень пьедестала, вошел-таки в олимпийскую сборную. Теперь Евгений готовится к Сеульской олимпиаде. Тренировки и работа занимают практически все его время, но он все равно старается не терять связи со своими товарищами, вместе с которыми они пережили такие страшные испытания - постоянно переписывается с Кротовым и супругами Чайкиными, время от времени заходит на кафедру к Леонтьеву. Работает Ледогоров-младший каскадером на "Мосфильме". Но не ищите в титрах его фамилию. Вряд ли вам удастся ухватить взглядом мелкие строчки, стремительно проносящиеся по экрану в самом конце: "постановщик фехтовальных трюков - Е.Кузнечик".

На следующий же день после возвращения в Москву Керимов, чисто выбритый, одетый в легкий костюм и светлую рубашку появился в учреждении на Лубянке и нервно улыбнулся первому встречному сотруднику, сверкнув в улыбке всеми тридцатью двумя зубами:

- Я по поводу станции… - шепнул он.

К счастью для Керимова, первый встречный оказался капитаном Красильниковым, который был осведомлен о том, что антарктическая экспедиция прошла не совсем гладко, а товарищ Каверин остался в вечных снегах, и понял, о какой станции бормочет взволнованный посетитель. Красильников вежливо пригласил Керимова в свой кабинет, жестом указал на кресло, а сам уселся за стол.

- Тимур Михайлович, если не ошибаюсь? – от внимательного взгляда капитана не ускользнуло, что Керимов, несмотря на аккуратный и даже несколько торжественный вид, бледен до синевы, болезненно худ, вздрагивает от любого звука, а под ввалившимися глазами залегли тени, как будто геофизик не спал толком несколько дней, а то и недель.

Керимов быстро кивнул и оглянулся на плотно закрытую дверь.

- Да… - снова шепнул он. – Я вас сейчас такое расскажу…

И он рассказал. Он рассказал капитану Красильникову. Повторил для майора Пархоменко. К полковнику Сахарову, слушавшему Керимова очень внимательно и задающему ему правильные вопросы, геофизик сразу проникся доверием. Настолько, что дрожащими руками вытащил из-под пиджака измятый лабораторный журнал и продемонстрировал Сахарову непонятные записи. С помощью нашедшегося у полковника же зеркальца записи были расшифрованы. Антисоветские плакаты и идеологически верные товарищи мешались в этих записях с самодельными огнеметами и манками для общительных пингвинов. Вражеские агенты на полярных станциях ели сало с мацой, играли свадьбы, культивировали смертельно ядовитые колабантусы и готовили в самоварах чай. Советские граждане обрастали щупальцами, проводили антинаучные исследования и брали членские взносы мороженой картошкой. И, самое главное, все это очевидно доказывало, что... и непреложно свидетельствовало о... На последних страницах часто фигурировал ягодный кефир.

- А что такое Ковылне… - начал было вконец растерявшийся Красильников, но Сахаров бросил на него суровый взгляд, и капитан замолчал.

- Тимур Михайлович, - сказал полковник ласковым голосом, - спасибо, вы нам очень… поспособствовали. Сведения, которые вы предоставили, окажут неоценимую помощь в поимке группы особо опасных диверсантов. Посидите, пожалуйста, несколько минут здесь. Я должен позвонить. Срочно.

Керимов только кивнул, не в силах вымолвить ни слова от облегчения, что все закончилось.

А в соседнем кабинете полковник говорил в трубку:

- Да-да, полярник… Авария у них там была… потрясения… кислородное голодание… Чуть не погибли все… Черт их знает, этих ученых… Я же не специалист, чтобы ставить диагнозы, разбирайтесь сами! По-моему, паранойя, бред точно есть, да еще какой - заслушался ведь... Короче, приезжайте и забирайте, еще не хватало, чтобы он везде бегал и болтал о таком…

Керимов всего этого не слышал и еще не знал, что спустя два месяца два Наполеона, сговорившись с Цезарем из 18-й, украдут у него в столовой компот, тем самым доказав полную обоснованность его подозрений, а также еще одну, тоже непреложную, истину: мы всегда получаем то, о чем настойчиво просим. Даже если сами об этом не знаем.